– Господи, тебе дадут морфий, просто чтобы ты замолчала. Давление низкое, но не критичное. Скорее всего, ты теряешь сознание от боли. Дай знать, если действительно соберешься вырвать.

– Правда очень больно. В основном – дышать.

– Ну ты все-таки не переставай.

– Ты мне нравишься, Джессика.

– Ты мне тоже, Эйприл Мэй. А теперь заткнись. – Она обошла меня, села сзади, приподняла одеяло и прижала к спине холодный кружок стетоскопа. Несколько секунд спустя Джессика сказала: – Мы больше всего боялись, чтобы нож не задел легкое, но никаких признаков этого нет.

– А что бы я при этом чувствовала?

– Понятия не имею, меня ни разу ножом в спину не били. А теперь серьезно, помолчи.

Я попыталась набрать слюны и облизать пересохшие губы. Они почему-то показались сладкими, словно я намазалась гигиенической помадой со вкусом винограда или что-то типа того.

– Можно мне воды?

Джессика протянула мне бутылку, но предупредила:

– Только много не пей, а то поперхнешься.

Из-за плотного движения машины «Скорой помощи» в Нью-Йорке очень быстро не ездят. К счастью, всегда поблизости есть какая-нибудь больница. Самая странная вещь в поездке в карете «Скорой помощи» (помимо того что тебя только что пырнули ножом и ты валяешься полуголый под одеялом) – это сирена. Она гудит все время, но становится то громче, то тише и вроде как смещается по высоте благодаря эффекту Доплера. Для пациента никогда не бывает так, что звук ровный и долгий. Может, Джессика и Митти такое и слышали, но это была одна из тех знакомых, но немного странных вещей, которые застряли у меня голове. Вот о чем я думала, когда мы в последний раз повернули, прибыли в Белвью и сирена отключилась.

– Не окажешь услугу? – вдруг спросил я.

– Смотря какую.

Стараясь поменьше шевелить рукой, я осторожно вытащила карту из кармана.

– Это крайне важно. Можешь отнести ее на стойку регистрации или куда-то еще и сказать им, чтобы сохранили карту для Робина Ри?

Долгая пауза. Машина «Скорой помощи» остановилась перед реанимацией, и я услышала голоса людей на улице. Джессика схватила карту и спрятала в форму, а как только двери «Скорой помощи» открылись, начала монолог, предназначенный для врачей больницы:

– Женщина, двадцать три года, неглубокая рана в левой верхней части спины между лопаткой и позвоночником, третье и четвертое ребра, возможно, сломаны. Признаков повреждения позвоночника или пункции легких нет. Рана закрылась, но все еще кровоточит. Артериальное давление сто двадцать на восемьдесят, наполнение капилляров хорошее, никаких признаков внутреннего кровотечения…

Так продолжалось еще некоторое время. А потом меня резко взяли в оборот. Рентген, обезболивающие, уколы, мазки, швы.

За следующие два дня меня навестило множество народа. Первыми (насколько я помню, какое-то время меня держали на обезболивающих) явились пара ребят из полиции.

– Мисс Мэй, я офицер Баркли, это офицер Баррет, нам нужно задать вам несколько вопросов по поводу нападения.

– Честно говоря, я многого не знаю, но постараюсь вам помочь.

– Что вы делали во время нападения?

Это не казалось особенно актуальным, но они были полицейскими, поэтому я просто сказала правду. Я снимала видео о нападениях тринадцатого июля, а также о демонстрации, проходящей на Двадцать третьей улице. Думала ли я, что это опасно? Да, но все равно хотела это сделать.

Мы прошлись по фактам: вот в меня вонзился нож; потом сверху навалился сам парень; затем странное, отвратительное, бесформенное тело мертвой грудой лежит на земле.

– Вы знаете, что случилось с нападавшим?

Я говорила тихо, что для меня необычно, но стоило сделать глубокий вдох, и рана снова ныла.

– Что-то очень странное. Я знаю, что Энди его не убивал, хотя с готовностью бросился мне на выручку. Что бы ни случилось с этим парнем, это было ненормально.

– Кстати о вашем друге Энди. В его камере не было карты памяти.

– О, боже! – воскликнула я. – Ужасные новости! – А теперь я лгу полиции. На мой взгляд, звучало совсем неубедительно. – Она должна была быть в слоте, он же профи.

– Как, по-вашему, возможно, что карты там и не было?

Я ощутила, что ступаю на зыбкую почву, и решила оставить пути для отступления:

– На Энди не похоже, но в принципе может быть. Иногда, когда камера трясется, слот открывается, и карта может выпасть. – И затем для пущей убедительности добавила: – Обязательно нужно найти эту карту! Мы же не сможем переснять это видео! Такой шанс выпадает раз в жизни! – Теперь я говорю громче, боль заглушает адреналин от лжи. Это абсолютно ужасно.

– Мисс Мэй, учитывая обстоятельства, разве нет более насущных проблем, нежели ваше видео?

– У вас своя работа, у меня своя.

Они снова обсудили все со мной и сказали, что мне придется написать свидетельские показания, как только я почувствую себя лучше.

– Учитывая обстоятельства, мы поставим офицера у вашей палаты.

Это заставило меня задуматься – две попытки убийства менее чем за двадцать четыре часа, и полиция знала только об одной из них. Мне пришлось гадать, почему Карл спас меня, но не спас других людей. Мне пришлось гадать в одиночку и, может быть, слишком долго.

* * *

Я еще толком не рассказала вам о своих родителях. Не потому, что не люблю их. На самом деле, наоборот, они очень заботливые и милые люди. Существовало клише, что ни один родитель не хотел, чтобы его чадо отправилось в Колледж визуальных искусств (где отучились Энди, Майя и я). Это до смешного дорогое учебное заведение, поэтому многие ученики – это дети врачей, юристов и инвестиционных банкиров, и мало кто из этих родителей видит в художественной школе лучший путь к долгосрочной перспективе. Но когда мои однокурсники обменивались страшилками, какие битвы им пришлось выдержать, чтобы родители дали «добро» на этот колледж или просто позволили им платить за себя самим, мне действительно нечего было сказать.

Мои родители заметили мое увлечение и сделали все возможное, чтобы помочь мне сюда попасть. Я упоминала ранее, что они владеют компанией, которая производит и продает машины для дойки коров. Они захотели открыть этот бизнес, пройдя летнюю стажировку на маленькой молочной ферме, после того как окончили колледж по специальности «политология». Родители решили, что системы, используемые на фермах, непрактичные и неэффективные, и пять лет спустя их компания уже снабжала оборудованием половину небольших молочных ферм Северной Калифорнии. К тому времени, как я поступила в колледж, они охватили большую часть северо-запада США и организовали поставки по всему миру. Наняли людей для выполнения повседневной работы, а сами приходили всего на несколько часов.